— Чем привлекло тебя воздухоплавание? С чего все началось у тебя?

В 1988 г., когда создавалась фирма “Сотрудничество”, которая начала заниматься легкомоторной авиацией, по линии ЦК ВЛКСМ в СССР поступило предложение из Англии от Камеруна — создать в России совместное предприятие по производству тепловых аэростатов. Попала я в эту фирму случайно, я вообще–то закончила историко–архивный институт, училась на вечернем, работала в архиве. И, уже работая, поняла, что это не мое — слишком скучно. И как раз в этот момент один из знакомых — Сергей Есаян — пригласил меня в “Сотрудничество”. Так как для института в трудовой книжке нужна была запись “архивист”, я пришла в “Сотрудничество” как архивист II категории. Сначала были секретарские обязанности, а потом — первая фиеста в Вильнюсе в июне 1989 года. Мы туда поехали с группой товарищей посмотреть, что такое аэростаты и как они летают. Там встретились с Камеруном. И там же случился мой первый полет. Меня взяла на борт команда французов. Случилось это так неожиданно, что я не успела своим ничего сказать. Меня долго искали, потому что экипаж потерялся, улетев дальше всех. Посадку совершили в незнакомой местности — летели без радиостанций, в общем, целая история. Уже объявляли: “Кто видел Наташу Кузнецову, просьба сообщить в “Сотрудничество”...

Жизнь воздухоплавателей была внове: поздние отбои, ранние подъемы, интересные люди. А полеты и сами аэростаты настолько красивы — я загорелась. Второй раз я летала с пилотом “Камеруна” — Филом, фамилию его, к сожалению, сейчас не вспомню.

Решение летать пришло в голову внезапно, но это осуществилось не сразу. Вначале была школа в Рыльске, где нам преподавали теорию и практику российские специалисты, ранее закончившие польскую школу, а экзамены по теории мы ездили сдавать в Польшу, поскольку именно поляки выдавали лицензию. В 1991 году, осенью, я окончила школу в Польше, там познакомилась с будущим мужем Сергеем Баженовым, осенью сдали экзамены, и я стала летать. Фирма “Сотрудничество” реорганизовалось к тому времени в “Интеравиа”. Работала там референтом, уезжала на воздухоплавательные фиесты, организовывала полеты и выступления нашей команды на всяких показательных сборищах.

— Расскажи, пожалуйста, о своих первых полетах.

Первый мой самостоятельный полет произошел во Владимире — довольно символично, ведь я родилась там, это мой родной город, они даже газету выпустили по такому случаю. Первый полет трудно забыть. Даже не сам полет, а эмоции людей, которые, наблюдая всю эту красоту снизу, кричат тебе, машут руками.

И такая гордость: я лечу, я могу! Со времен воздухоплавательной школы я очень люблю летать в Рыльске. Нигде такой природы не видела — ни во Франции, ни в Люксембурге. Золотая осень, бегают косули, зайцы, кабаны. Ты можешь присесть на полянку, распугать всех их, нарвать дикой сливы и снова взлететь.

На соревнованиях в Рыльске я заняла почетное предпоследнее место. Там было здорово, полет запоминающийся. Спортивным наблюдателем был у меня А.Н.Новодережкин. Мы летели в жуткий ливень. Все аэростаты напоминали утюги: от них валил пар, все мокрые, через клапан на тебя льет, горелку заливает. Как “ежики в тумане” летим, друг друга не видим, куда маркер скидывать — непонятно. Все промокли, продрогли, зато потом согрелись на банкете, где ели вареных раков, запивая пивом.

В Рыльске протекает изумительная речка Сейм, в которой чистая–пречистая вода. Я Рыльск обожаю до сих пор, хотя он был такой ободранный, нищий, неустроенный (из душа текла ледяная вода). Но если б можно было все повторить, я бы снова поехала туда. Было трудно, но в то же время приятно вспоминать.

— Твои самые любимые воспоминания?

Из воздухоплавательных фиест запомнилась первая, в Вильнюсе.

В марте 1992 г. мы поехали на тренировочные полеты в Рыльск, на базу ЦАО. Еще лежал снег, сидели рыбаки, занимались подледной рыбной ловлей. Тишина, покой... Вдруг над ними — вспышка: “Пффффф” — тепловой аэростат летит. От неожиданности у них снасти из рук вываливались! Мартовские полеты запомнились надолго. Я была единственной девчонкой среди воздухоплавателей. На восьмое марта ребята мне устроили такой праздник!!!

В тот же период был легендарный полет Александра Мильяненко, Вячеслава Сысоева и Владимира Иванова, они пошли на высоту 5250 метров. Меня с собой не взяли — летели все с парашютами. Но я им подготовила и подняла аэростат и проводила их в полет. А затем уже наблюдала за ними из машины. И первой, с кем они делились впечатлениями, была я. Это настолько приятно! Они показывали все записи, которые вели в воздухе. Когда началось кислородное голодание — они еле–еле каракули выводили. Сейчас, конечно, не будет тех ощущений, новизны.

1993 год, фиеста в Риге. Не очень повезло с погодой. Из города мы так и не летали — один раз с крайнего стадиона поднялись, в город не попали, а шли над аэродромом между бортами — как всегда, кто–то “ответственный” забыл предупредить, что летят аэростаты. А кто–то вообще сел на взлетной полосе — вот был переполох!

В том же году, в Киеве опробовали “желтую подводную лодку” — первая советская спецформа, — ее надо было сдавать заказчику, и мы решили на ней пролететь: Лева Маврин, я и мой будущий муж Сергей Баженов. За час мы, наверное, пролетели полкилометра. Трудно управляемая бандура, газа жрет много, зато эффект потрясающий. Мы летели над лесом, сбрасывали фал, нас причаливали. Не знаю, как на ней Лева летал в Америке: вещь тяжелая, неповоротливая.

Потом был “Кубок Москвы”, который проводила Московская федерация воздухоплавания. На нем мы с Володей Ивановым (я летала с ним в качестве второго пилота) заняли первое место. Стало жутко приятно, это были первые хорошо подготовленные наши соревнования. Во мне вдруг проснулся спортивный азарт, хотя я человек довольно–таки спокойный.

Вспоминаю тихоокеанский чемпионат 1993 года в Японии. Прилетели в Токио, а соревнования проводились в Саге, — плюс еще 1000 км, и мы тащили оболочку на электричке, в которой двери были шириной сантиметров пятьдесят. Мы оболочку еле втиснули, запихивая ее ногами. Пока ехали, разработали методику выгрузки. Поезд останавливается на одну минуту. Мы быстро расшнуровали чехол и стали выкидывать оболочку на платформу частями. Японцы были в восторге от такого шоу: вылезают четверо и начинают вытаскивать на платформу 30 метров разноцветной материи.

Потом питерские фиесты — 1994 г. в мае и в июле. Компания очень хорошая собралась. Была хорошая погода — повезло, в Питере редко бывает, чтобы с полетами все так хорошо складывалось. Я летала на аэростате “Водка “Зверь”. Вызывала неимоверный восторг. Лечу низко над городом. Мне кричат снизу: “Девочка, скинь бутылочку!” Запомнился Люксембург — 1993 г., чемпионат мира. Правда, мы принимали участие только в фиесте: соревнования и фиеста шли параллельно. В соревнованиях принимал участие Юра Таран.

Франция: Лоррэйн меня потряс организацией и обилием спецформ. 1999 год складывался гораздо хуже. Аэростатов было меньше — заявили около 1000, а принимали участие не более 300. Спецформ было очень мало. Но в остальном все красиво и тоже хорошо.

Одним из интереснейших был первый полет над Москвой — я пролетела над своим домом, и мама мне махала с балкона... До сих пор аэростаты и снятся часто, и эта потребность летать — уже как наркотик. Ты же знаешь, воздухоплаватели — люди ненормальные. От этого оторваться невозможно. Те, кто все же отрывается — так или иначе, стараются с этим соприкоснуться — хоть посмотреть, хоть полетать, хоть газовые баллоны потаскать.

— Наталья, получается, что ты была первой девушкой–пилотом?

— Да, одной из первых в России на тепловых аэростатах. Мы создали женский экипаж, который просуществовал недолго: летали я, моя сестра Ирина, Татьяна Мильяненко. Над Москвою летали втроем, по фиестам ездили — с 1992 по 1993 гг. Старались для имиджа поддерживать такую команду. То, что я окончила воздухоплавательную школу, дало какую–то основу, но последующими своими учителями я считаю сослуживцев — Володю Иванова и Славу Сысоева. Они бывшие летчики, имели налет на самолетах и вертолетах. Они много со мной занимались, натаскивали. И многому меня научили, я им очень благодарна.

Я общалась с Людмилой Васильевной Ивановой. Она была одной из первых женщин, летавших на газовых аэростатах. Встречалась с Бороздиным, который написал книгу о воздухоплавателях и дирижаблях. Это старая гвардия — у меня до сих пор сохранилось чувство нереальности: я общалась с людьми, которые стояли у самых истоков, которые все помнят, и как это ни странно, несмотря на солидный возраст, они находились в хорошей форме.

— Что тебе дало воздухоплавание, помимо впечатлений?

Сколько я всего увидела благодаря воздухоплаванию! И в Японии была, и во Франции, и в Люксембурге, и еще много где. Как еще можно объездить мир? Но что еще? Опыт, конечно. Другое отношение к жизни, более простое. Много друзей дало, которых я очень люблю. Когда летишь, как ни банально звучит, “отрываешься”. Забываешь обо всех своих проблемах, забываешь, что у тебя есть заботы, семья, работа. Полнейшая эйфория. Столько новых эмоций и ярких красок! И сколько ни летаешь, чувство не притупляется. Нет ощущения, что все надоело. Правда, я не очень люблю утренние полеты, вернее, ранние подъемы. Но когда проснулась, а тем более уже в небе — все в порядке! Вообще предпочитаю для полетов вечернее время, потому что один раз в Москве в затянувшемся по времени утреннем полете попала в сильные термики в составе женского экипажа. Это было страшно и опасно. Садиться негде — мы летели над домами, и был один только маленький пятачок, где можно сесть, — везде провода и дома. Только я начинала снижаться, как меня термиком опять поднимало или резко бросало. И никак не удавалось попасть на “пятачок”. Мне ничего не оставалось, как высоко подняться и дернуть резко клапан. Мы очень сильно ударились, проломили корзину. Подъехала наша группа подбора, к нам бросился бледный Яковлевич: “Вы живы?” — “Да, живы!” (Другими, правда, словами.) У девчонок на головах были ободки, мы стали их искать, все нашли, но поломанные. Т.е. головой, наверное, постучались хорошо. Но это было неважно. Главное, что мы приземлились. С тех пор я больше люблю летать вечером. Утренние полеты над городом, особенно над Москвой, не приветствую. И вообще, лучше всего летать на природе. В городе не почудишь. Я люблю “травку побрить”, шишки пособирать...

— Какие еще курьезы в жизни были связаны с воздухоплаванием?

Когда я оканчивала институт, надо было выбирать тему диплома. Но какой из меня историк, когда я все сессии была на фиестах?! И тогда сердце подсказало тему: “История развития воздухоплавания”. Мой научный руководитель округлил глаза: “Что такое воздухоплавание?” — “Это дирижабли всякие...” “Очень хорошо, пиши”. Дипломную работу я написала не без помощи Миши Павлушенко, он очень помог материалами. На защите пришлось практически целиком зачитывать работу, потому что преподаватели историко–архивного института ничего вообще не знали о воздухоплавании. Мне порекомендовали писать статьи, поступать в аспирантуру. Я гордо отказалась, сказав, что мне некогда, потому что у меня очень напряженный распорядок жизни.

— Расскажи, пожалуйста, о своей семье.

Семья у нас воздухоплавательная. Дочка еще маленькая — летать боится. Мы ждем момента, когда сама захочет. Я собираюсь в этом году в Великие Луки. Муж дал согласие быть водителем, смирился с тем, что будет не летать, а на подборе. В прошлом году съездили во Францию — там была возможность чуть–чуть полетать. А до этого большой перерыв, связанный с рождением Катюши, думала, что все забуду. И вот первый полет — с Сережей выехали в Истру, я боялась лететь одна, попросила его лететь со мной. Взлетели. И я поняла, что могу и сама, тем более, что Сергей имел парашют (кстати, это был его первый прыжок). Все вспомнилось само собой, навыки остались. Надеюсь, что я постепенно буду вливаться обратно в компанию, потому что на самом деле я скучаю по всем, особенно по старому поколению воздухоплавателей, новых я мало знаю, т.к. “выпала” на довольно большой период.

После рождения Кати я решила, что вполне достаточно для нашей семьи, если воздухоплаванием будет заниматься только муж, а я — лишь иногда, для души. Для семейной женщины воздухоплавательный образ жизни довольно непрост. Надо обладать большим количеством свободного времени, всегда быть готовой сорваться куда–то, а с ребенком это сделать сложнее, это такой якорек, который держит на земле. Кстати, после рождения Кати я стала бояться летать. Возникает страх ответственности еще и за ее жизнь. Вообще Катька “летала” еще в животе. Это случилось в Питере, в мае 1995 года. Тихая теплая погода. Взлет с площади возле Екатерининского дворца. Хороший был полет.

Вернуться