Женщина–пилот — такое словосочетание теперь мало кого удивляет. Елена Разина, парашютистка, а теперь пилот теплового аэростата, вспоминает о своих зарубежных полетах.
E.Razina
«Ballooning In My Life»
The woman - pilot - such combination of words doesn't surprise somebody now. Elena Razina
(parachutist and now - a pilot of a hot air balloon) recollects her international flights.
Великолепный Марк перелопатил кучу организационных вопросов, обольстил друзей профинансировать и принять участие в этой поездке. Я в это время, поджав хвост, как овца, жила надеждой: Марк не может меня не взять! Я понимала, что вишу тяжелым камнем на его совести и честности, но что делать? Уж очень хотелось дотронуться ладонью до Франции, летануть хоть разочек в сладком заграничном небе. Конечно, все свершилось — и на четырех машинах ранним июльским утром наша многочисленная нижегородская делегация с помпой выехала с площади Минина.
Видимо, я так переволновалась, что потом обстоятельства стали просто рушиться на меня. Все началось с того, что не выдержал и сломался «Хаммер» — автомобиль, на котором я ехала. «Хаммер» вернулся в Нижний, а нам пришлось уплотниться... Дорога оказалась не сказочной, так как я ехала, зажатая между Женей и Вовой, моими замечательными боевыми друзьями.
В Хельсинки, на пароме, началась «заграница». Конечно, я немного растерялась и «села на хвост» Мишель Краковски. О Мишель можно долго рассказывать. Она необыкновенная женщина, француженка, долгое время жила в Москве и в Нижнем Новгороде, друг Марка (для него она просто Мишка). Прекрасно говорит и травит анекдоты по–русски. Умница, интеллектуалка и добрый гений нашей большой русской кучки. Мишель терпеливо сносила мое скуление, что у меня мозоли, что я ничего не понимаю, что боюсь одна идти в парфюмерный магазин и так далее. Мишель покупала мне пластыри, переводила все, что я не понимала, убила целый час со мной в парфюмерном бутике, где я перепробовала весь парфюм (так, что потом от меня долго пахло, как от старой боевой лошади).
Ближе к вечеру мы посетили паромный ресторан. Там я объелась. Первый раз в своей жизни увидела так много красивой еды. Марк великодушно сказал, что я могу взять, что хочу. Я перебрала. Это был хороший урок, в дальнейшем я уже не падала на «розы» из ветчины. После ужина хватило сил только на то, чтобы выползти вечером на палубу и посмотреть, как заграничное солнце падает в заграничное море.
Утром, когда мы со свистом пересекали Германию, начался кошмар. Разболелся зуб, распухла щека, и кроме мысли, где меня похоронят, ничего уже не занимало. Какая фиеста, какие аэростаты, какая Франция? Володя Гройсман, наш товарищ, спонсор, добрейшей души человек, пытался «отравить» меня ядом, который привез с Тибета... Не помогло. Когда мы приехали во Францию, все казалось идеальным — ночь, маленькие улочки, студенческое общежитие с одноразовыми простынями. И свершилось чудо. Боль ушла. Утром я проснулась от звука колоколов. Открываю глаза — ничего не болит, занавеска колышется от ветра. Подхожу к окну, вижу небо, черепичные крыши. Здравствуй, Франция, я к тебе приехала!
Когда смотришь на фотографии, сделанные в местах больших скоплений тепловых аэростатов, думаешь о том, как это красиво, ярко, необычно. Но когда впервые оказываешься внутри этого скопления... Это тоже ярко, красиво, необычно, но ты видишь и слышишь дыхание огромного зверя. Восторг и ощущение себя частью его организма переполняют тебя целиком, земля горит под ногами. Прекрасное, массовое сумасшествие! Обожаю начало взлетов, когда все небо шелестит, перекликается рожками, шумом горелок, голосами людей. Земля тоже в это время очень динамична. Сходят с ума собаки, автомобили сопровождения судорожно грузятся и мчатся за аэростатами, запруживая выездные дороги.
Время на воздухоплавательных фиестах летит стремительно: кружишься, как на яркой сказочной карусели, живешь в полном согласии с собой и миром, в который ты врываешься на своем воздушном шарике.
Хорошо, когда погода не устраивает больших пауз в полетах. В Лоране она обидела нас только один день. Но народ собрался на аэродроме — посмотреть, как отрабатывают показательную программу французские летчики на «Миражах». Потрясающее зрелище, тем более, что работали они на малых высотах при низкой кромке облачности. Для меня еще более потрясающим было, когда они после приземления, вышли к народу. Они проплыли мимо нас, как облако — красивые, сильные мужики в голубых комбинезонах. Есть где разыграться женскому воображению.
В тот день на аэродром привезли группу детей в инвалидных колясках, чтобы показать им аэростаты и самолетное шоу. Из-за погоды полеты тепловых аэростатов отменили, но, думаю, детям все равно было интересно. Их подкатили к самолетам, показали, что внутри, потом был обед с летчиками. Рядом с павильоном, где проходил обед, поставили для обозрения корзину аэростата. К ней на коляске подъехал мальчик лет шестнадцати, больной церебральным параличом. Нормальными у него были только глаза, все тело ходило ходуном. Рядом стояли мы, здоровые и румяные... Всегда в таких ситуациях испытываешь чувство вины и начинаешь говорить вполголоса, как на похоронах. Сорвался с места Марк. Бережно, как вазу, подхватил этого несчастного мальчишку на руки и посадил в корзину. И что–то говорил, говорил ему. Это нужно было видеть! Нужно было видеть горящие глаза мальчика, глаза и руки сильного мужчины Марка. Но, когда этот ребенок уткнулся мокрым носом ему в грудь, мне очень захотелось поверить в человечество. От таких картинок я становлюсь абсолютно беззащитной и начинаю смотреть на этот безумный и жестокий мир наивными, щенячьими глазами.
Во Францию, на Кубок мира среди женщин я стремилась всеми силами своей души, преодолевая все возможные препятствия и не замечая невозможные. Бельгийский пилот Мишель Дебюри согласился предоставить мне на время соревнований свой аэростат, машину и себя самого.
В Ангулен мы примчались точно к окончанию генерального брифинга и к началу первого соревновательного полета. И началось, и закрутилось! Увидела знакомое лицо Арноста Хонига: «Арност, помоги!» Он хватает меня за руку, подбегаем к директору соревнований: «Стелла, помоги!» Стелла — добрая душа. Первое ее слово: «Платите и летите!» Слышу задавленный голос Мишеля: «Где твои русские спонсоры?» «Ах, Мишель, какие спонсоры, плати и полетели!» Монтируем аэростат. В это время аэростаты начинают взлетать. Подбегают люди, помогают. Я пытаюсь разобраться с картами. Слава богу, рядом оказалась Дженни Робинсон — английская пилотесса. Ветерок усиливается, аэростат готов, я прыгаю в корзину, кто–то кидает мне рацию. Я стараюсь справиться с незнакомой конструкцей отцепки, обзываю ее, она отцепляется. Внизу что–то кричат, машут руками. Оказывается, люди, которые мне помогали, были из команды Валеры Латыпова. Удивительное свойство у человека — всегда рядом, когда тебе трудно. Итак, я лечу! Да, лечу. На аэростате, который не знаю, с рацией, которая говорит не по–русски, с французскими картами, подо мной чужая земля. Ну да, ну захлестнуло — ну, не садиться же мне! Полетала. Все кончилось хорошо.
Ангулем я так и не полюбила. Одиночные полеты, в команде подбора один Мишель, который все время пытался нудно выяснить, где мои русские спонсоры. Не было спортивного азарта. Все ангулемские собаки на меня почему–то лаяли.
Но однажды случился приятный вечерок. Мы решили поехать посмотреть маленький коньячный заводик. Встретил нас, как дорогих гостей, сам хозяин, Эдгар Лера. В тот вечер мы были единственными посетителями и, не торопясь, осмотрели все его владения. Но какая же экскурсия в таком месте без дегустации? В длинной прохладной комнате располагалась батарея дегустационных бутылок с разными годами выдержки. Самый старый коньяк был сорокалетней давности. Мишель опрометчиво признался, что не любит коньяк, и хозяин разговаривал исключительно со мной. После пятой пробы я начала понимать французский язык. Так, тихо, за разговорами мы дошли до напитка сорокалетней давности. После него Эдгар притащил мне в корзинке коньяк в шоколаде и с восторгом и восхищением наблюдал, как я его уничтожаю. Я в долгу не оставалась, не уставая нахваливать коньяк и его самого. Расстались мы, очень довольные друг другом. На прощание он мне подарил необычайной красоты бутылку коньяка со своей росписью на этикетке и взял с меня обещание, что я ее открою в лучший день — и с лучшим другом.
Но с этой бутылочкой я рассталась неожиданно быстро и, конечно же, в России.
В Москву я прилетела со 150 рублями в кармане и с тяжелейшими сумками. Как–то постеснялась попросить о деньгах бедного Мишеля, которого я и так ободрала, как липку. С неимоверными усилиями добралась до Курского вокзала, но мне не хватило десяти рублей на билет, и я была с позором изгнана из очереди. Я с ужасом думала, как буду добираться в метро до другого вокзала, и в подземном переходе, когда уже была готова бросить все сумки и умереть, услышала голос. «Барышня, Вам помочь?» Московский ангел в джинсах и клетчатой рубашке стоял передо мной и улыбался. Увидев мое лицо, он все понял, коротко спросив — «Куда?» — и мы помчались. По дороге он вытряс из меня все беды, в кассе на вокзале обаял кассиршу, доплатил за билет. За десять минут до отхода поезда он успел долететь со мной до вагона, скупая по дороге чипсы и конфеты. Он успел построить всех в купе и взять обещание с перепуганных пассажиров, что со мной ничего не случится. Но и я успела! Я успела раскопать в своей сумке бутылку коньяка Эдгара. Я успела! Я успела взять обещание с московского ангела, что он откроет ее в лучший день и с лучшим другом!
Так получилось — в Бельгии я оказалась без аэростата и без особых надежд, что он у меня когда–нибудь появится. Но зато образовалась сытенькая и тихонькая жизнь в пряничном домике в лесу. Утешаю себя тем, что все лучшие полеты еще впереди, а пока время от времени летаю на тепловом аэростате «Хонда», который мне доверяет Эрвин Богарт. Эрвин — коммерческий пилот, у него есть два аэростата и замечательная команда. Он безраздельно властвует в своей зоне, летает много, желающих прокатиться у него — на два месяца вперед. Для разнообразия он со своей командой организовывает раз в год однодневные фиесты, которые стали традиционными. Съезжаются на один полет воздухоплаватели со всей Бельгии. Брифингуются, отлетывают, отведывают ужин в ресторане, отполучивают милые подарочки и разъезжаются. Скромно, со вкусом — правда, без души.
После двух совместных полетов Эрвин признал меня, как пилота. Оказалось, что мы оба любим летать в ветер и не любим «выкобениваться» на воде. Но мое слабое место он усек сразу. На приближение земли я реагирую, как парашютистка. Забываю о скорости снижения — главное, попасть в точку. Непозволительное качество при работе с пассажирами, но о своем горьком опыте я трусливо умалчиваю.
Своих первых бельгийских пассажиров я оставила в сердце навсегда. Это была очень пожилая пара, муж с женой. Когда я увидела, как в корзину аэростата три здоровых мужика кладут бабушку–одуванчика, ноги сразу понесли меня к Эрвину. Он рядом готовился взлететь на другом аэростате. «Эрвин, я не убийца!» Но он показал бумаги с расписками и попросил прокатить их поаккуратнее, т.к. погодка непростая — у земли поддувает, наверху штиль. Погодка и в самом деле оказалась непростой. Место взлета было окружено высокими деревьями и, когда я вылетела из–за них, то оказалась совсем в другой стороне от траектории полета шарика–зонда. Место пренеприятнейшее — сеть высоковольтных линий. Штиль тоже оказался голой правдой, и полтора часа я безрезультатно пыталась найти по высотам свежий ветерок. Старички мои оказались неразговорчивыми — обнявшись и прижавшись к борту корзины, о чем–то мило чирикали. В час по чайной ложке я перебралась через опасную зону и приземлилась на первом же подвернувшемся пятачке. «Пятачком» оказалось небольшое кладбище... Конечно, это было не очень корректно, а что делать? За кладбищем начинались высокие сопки, поросшие лесом. И это все вранье, что дорог здесь много. Я видела, дорог там нет. Подъехала машина с переволновавшимся Мишелем, и пока мы собирали аэростат, я потеряла из виду своих пассажиров. Когда погрузились, пошла их искать. Нашла! Эти два авантюриста спрятались за ближайшим памятником и... целовались. Около машины бабулька наконец–то со мной заговорила. Сказала, что ее зовут Николь, что она очень счастлива сегодня. На мой вопрос, доволен ли ее муж, она отреагировала великолепно. У этой «девчонки» глаза зажглись синим пламенем, нос кверху — «Он мне не муж, это мой бой–френд!»
Теперь я знаю точно, что все еще впереди, жизнь продолжается.
Когда–то, очень давно, когда я была молодая и красивая и смело жила в парашютном спорте, на одном из разборов прыжков мой тренер задал вопрос: «А скажи–ка мне, Лена, для чего ты прыгаешь?» От неожиданности я сказала первое, что пришло на ум: «Для удовольствия». Кривая улыбочка и тихое многообещающее: «А я думал, для достижения высоких спортивных результатов». Я не хотела обидеть своего великого перезаслуженного тренера. Жизнь в дивизионной команде высокого класса нелегкая, прыжки, каждодневные тренировки, бесконечные усилия удержаться в основном составе. Живешь плотно, но как–то не духовно. И неловко признаваться, что прыгаешь для какого–то удовольствия.
Воздухоплавание — другое дело. Здесь я в своей стихии. Каждый полет не похож на другой. Мой маленький мир все время расширяется и растет. Новые люди, события, встречи — все меняется, трансформируется и остается навечно в твоей памяти. Нескончаемое удовольствие!
Но, когда я вижу людей, которые не только летают, но еще и много делают, опять же становится как–то не по себе за этакую упрощенность формулы любви к воздухоплаванию. «Я восхищаюсь и поражаюсь этому их деланию», энергии, сподвижничеству. Они организовывают фиесты, фирмы, издают журналы, перетряхивают архивы, изобретают, создают неимоверные проекты и сражаются до хрипоты на Федерациях, а я только лишь получаю удовольствие. Стыдно. Журналисты часто задают простенький вопросик: «За что ты любишь воздухоплавание?» Вариантов ответа множество, и почти все говорят о том, что оно дает всем возможность вырваться из повседневности, накатанного круга проблем, забот. Оно дает нам почувствовать себя немножечко исключительным, немножечко героем, делает жизнь интересной. И еще — воздухоплавание дает возможность творить добро. Мы люди, в нас много чего намешано, но потребность творить добро живет в каждом из нас. И неважно, летаешь ты или собираешь картины, создаешь новые конструкции или копаешься в истории, меряешь шагами болото со значком обсервера или работаешь в команде подбора, носишься с глобальными идеями или лепишь разноцветные радостные шарики из серой глины.
Здесь, в Бельгии, мне посчастливилось узнать человека, который использовал полет на аэростате, как возможность творить добро на полную катушку. Этого человека зовут Мария. Ей семь лет, у нее длинная черная коса и она очень похожа на свою маму–перуанку. Прошлым летом, к нам приезжала обкатать свой новенький аэростат Алессандра — пилот из Италии. Мы взлетали с лужайки около дома Робера — отца Марии. Спросили ее: «Хочешь полететь?» Она молча залезла в корзину и, когда мы уже были готовы взлететь, попросила ее подождать. Быстренько сбегала домой, надела на себя безумно красивое платье с оборочками, хрустальные туфельки, и с огромной сумкой залезла обратно в корзину. Все это она проделала молча (Мария не любит много разговаривать). А в сумке у нее были конфеты и тетрадки. Во время полета она бросала эти конфеты, делала бумажные самолетики, писала на них «I love you» и тоже бросала. Когда я об этом рассказала Сильвии — ее маме, она, улыбаясь, сказала, что Мария так устроена, такой родилась. Если она счастлива, то хочет, чтобы все вокруг были счастливы тоже. Она очень ответственно отнеслась к этому полету. Она работала весь полет и хотела осчастливить весь мир.
Е.Разина